Робинзон Крузо. История полковника Джека - Страница 3

Когда Робинзон увидел на «безотрадном острове» стебельки ячменя и риса, он приписал это божественному чуду, воспарил душой, стал думать о благом провидении, однако религиозное умиление и слезы ни на секунду не застили его способности мыслить практически, учитывая живой опыт. «Я не только подумал, — записывает в своем дневнике Робинзон, — что этот рис и этот ячмень посланы мне самим провидением, но не сомневался, что он растет здесь еще где-нибудь». Сколь откровенен и значителен в этой записи противительный союз «но», как много он поясняет в душевном состоянии Робинзона, в логике его мысли и, так сказать, в структуре его сознания! Потребность разглагольствовать на библейские темы и заниматься проповедью возрастает у Робинзона по мере того, как он осваивается в непривычной обстановке, самоутверждая себя на диком острове. Проповедь его чурается всего, что колеблет наивную веру, обходит острые углы, она прагматична, предпочитает не рассматривать, говоря словами Горацио, друга Гамлета, «слишком пристально» сомнительные положения отвлеченной мудрости, дабы не подрывать основ воспринятого убеждения. С наибольшей наглядностью эта особенность веры обнаруживает себя в душеспасительных беседах Робинзона с Пятницей, когда проповедник встает в тупик перед разумными сомнениями своего ученика. Он спешит уклониться от продолжения беседы, «придумывая» подходящий предлог…

«Робинзон Крузо» — первый классический английский роман, который можно назвать «историей современника». Дефо обладал поразительным чутьем современности. Именно потому, что мир его был еще молод, он старался уловить, куда же пойдет рост, какими путями продолжится начавшееся у него на глазах движение. Дефо занимался составлением различных проектов, и некоторые из них были буквально использованы в общественной жизни Англии (например, в области образования и торговли).

Как человек практический, торговый, Дефо зорко следил за тем, в каких направлениях расширяет свои географические границы современный ему мир. Не говоря о Тихом океане и Америке, он вместе со своими героями совершил (в романе «Капитан Сингльтон») воображаемое и вместе с тем необычно «меткое» путешествие — в Центральную Африку, хотя в его времена в ату сторону еще, так сказать, и не смотрели. И в том же романе пираты находят остатки экспедиции и записку: «Мы шли к Северному полюсу». Эпизод повис в воздухе, осталась какая-то недоговоренность, во, кажется, этой неопределенности впечатления Дефо и добивался: он чувствовал, что туда, к полюсу, еще пойдут, но когда и зачем, на эти вопросы ответить под силу было только самому времени.

Нужно, конечно, смотреть на Дефо слишком уж современными глазами, чтобы вычитать в его книгах то, что в самом деле характерно для современной прозы и называется «подтекстом». Нет, подтекст у Дефо вычитать нельзя. Можно разве «вчитать» в его книги подтекст, навязать Дефо несвойственный ему преем. Но, безусловно, Дефо знал силу недоговоренности, силу не только точно сказанного, но и оставшегося невысказанным. Причем, как и во всяком подлинно глубоком подтексте, у Дефо это не какая-то многозначительная гримаса, а истинная невыразимость, историческая недосказанность, незавершенность процесса, только еще угаданного автором.

* * *

«Выдумывать достовернее правды» — таков был принцип Дефо-писателя. Это, на свой лад сформулированный, закон творческой типизации. «Он мог, — пишет биограф о Дефо, — дать достоверный отчет о событиях, а если событий никаких не было, он мог столь же достоверно их выдумать». Автор «Робинзона» был мастером правдоподобной выдумки. Он умел соблюдать то, что уже в позднейшие времена стали называть «логикой действия» — убедительность поведения героев в обстоятельствах вымышленных или предполагаемых.

Допустим, шторм… И Дефо составляет книгу-отчет о невероятном урагане (за полтора десятка лет до «Робинзона»). Или — привидение! Историю с привидением Дефо изложил правдоподобно настолько, что так и не могут разобраться, выдумано ли все здесь от начала до конца или же действительно что-то кому-то померещилось. Однажды Дефо написал памфлет, направленный против себя самого, он «выдумал» себе противника. «Разоблачение» удалось до такой степени, что Дефо поставили к позорному столбу. Он, конечно, не хотел такого результата. «Автор искренне думал, когда писал, что ему не придется оправдывать себя», — огорчался Дефо. Но, в сущности, он лишний раз подтвердил свое умение «правдиво выдумывать».

Публика, для которой предназначал свои сочинения Дефо, не привыкла к выдумкам. Авторитет печатного слова учрежден был Священным писанием — «словом истинным», и такая же истинность, каноническая, требовалась от каждой книги. Всякая книга должна была наставлять на «путь истинный», поучая или сообщая полезные сведения. Читали и «выдумки», хотя в среде Дефо это не поощрялось, но уж, по крайней мере, зная, что — выдумки.

«Правда» против «вымысла» — таков путь движения литературы нового времени, реакция на средневековый роман и поэзию, полные чудес, фантазии, небывальщины. Вымысел и не должен был походить на «каждый день». Еще в шекспировскую эпоху не очень-то увлекались «правдой». Публика из разных слоев общества предпочитала невероятное, чрезмерное, потрясающее, героическое и, вместе с тем, освященное авторитетом предания, того, что было. Словом, все, на чем помешался Дон Кихот и чем завоевал сердце Дездемоны благородный мавр, рассказывая удивительную и в то же время достоверную повесть своей судьбы.