Одним словом, щедрые ее молитвы так растрогали меня, что заставили меня снова полезть в карман.
— Сударыня, — сказал я ей, — вы так милосердны в своих молитвах к этому несчастному, что надоумили меня сделать для него еще кое-что, пусть и без его ведома. Я буду просить у вас прощения за вора, ограбившего вас, ибо он нанес вам обиду и оскорбление, совершив несправедливость, а поэтому я хочу повиниться перед вами за него. Можете ли вы искренне и от души простить его? Я очень прошу вас об этом, сударыня. — И с этими словами я принял приличествующую позу, снял шляпу и попросил у нее прощения.
— Не надо, что вы, сударь, — сказала она, — не снимайте передо мной шляпу, я всего лишь бедная женщина, я не держу зла на него и на всех, кто был с ним, я всей душой им прощаю и бога молю простить им.
— Спасибо, сударыня, — сказал я, — за вашу доброту, вот вам еще вдобавок к тому, что вы потеряли тогда, — и с этими словами я дал ей еще крону.
Потом я спросил ее, кто была та женщина, которую ограбили вместе с ней. Она ответила, что служанка, проживавшая тогда в их городе, однако она уже ушла со своего места, а где живет теперь, старушка не знала. «Прошу вас, сударыня, если случится вам что-либо услышать о ней, велите ей оставить о себе весточку, где ее найти; коли жив буду и приду еще раз вас навестить, я возьму у него деньги и для нее, чтобы вернуть их, думается, их было не так уж много». — «Нет, нет, — говорит старушка, — всего пять шиллингов шесть пенсов, мне это доподлинно известно». — «Очень хорошо, — говорю я, — так проведайте о ней, если случай будет». Она пообещала, и с тем я ушел.
От этого посещения я получил огромное удовлетворение, но сам собой напросился вывод, который заставил меня впоследствии задуматься вот над чем: а почему бы не возместить таким же путем убытки всем, кому я когда-либо нанес ущерб? Только как же это осуществить? Ответа на вопрос я не находил, и со временем порыв мой угас, потому как подобная затея была, в общем-то, невыполнима. Я не представлял себе, как к этому подступиться, и не знал людей, перед которыми был виноват; успокоившись на время, впоследствии я забыл и думать об этом.
Теперь я подхожу к описанию путешествия с моим названным братом Капитаном Джеком. Из Лондона мы отправились пешком и в первый день дошли до Уэйра; мы хорошо изучили наш путь и знали, что он лежит через этот город; устали мы за первый день очень, так как совсем не привыкли путешествовать, однако, добравшись до города, мы все же прогулялись по нему разок.
Довольно быстро я смекнул, что эту прогулку Джек совершил вовсе не из любознательности — похвальная сия черта нисколько не была ему свойственна, — а лишь в расчете, не подвернется ли какая добыча, ибо был он жуликом от природы и ни на что не обращал внимания, кроме одного: как бы половчее что-нибудь стянуть да незаметненько унести, вот и все.
Но день был не базарный и ничего, достойного его внимания, в Уэйре не попалось; что до меня, то, хотя я не слишком угрызался, когда пил и ел на его ворованные деньги, все же я твердо решил сам к делу, как они это называли, руку не прикладывать и ничего, даже самую малость, ни у кого не красть.
Обнаружив твердое мое решение отступиться от нашего ремесла, он полюбопытствовал: а на что, собственно, я собираюсь путешествовать? Я же спросил его, подумал ли он о себе, ведь если его схватят, его же беспременно повесят, на какой бы мелочи он ни попался. «Пустяки все это, — сказал он, — откуда им тут в деревне знать, кто я такой?» — «Ужель ты думаешь, — говорю я, — что, поймав здесь вора, они не запрашивают Ньюгетскую тюрьму, не сбежал ли от них кто, не разыскивают ли они кого-нибудь, чтобы не дать промашки? Уж будь уверен, — говорю я, — тюремщикам положено сообщаться друг с другом. И если тебя схватят здесь за воровство хотя бы корзины яиц, тут же вызовут свидетеля, чтобы он опознал тебя».
На какое-то время слова мои сильно его напугали, так что дня три-четыре он вел себя как честный человек, однако на дольше его не хватило; без моего ведома он совершил еще великое множество мошеннических проделок, пока наконец не попался, тоже без моего ведома, — впрочем, случилось это много лет спустя, о чем будет речь в своем месте; а поскольку подвиги эти причастны не к моей истории, а к его и описание их, а также всей его жизни могло бы составить увесистый том, поболее настоящего, я опускаю подробности, непосредственно не связанные с нашим и без того утомительным путешествием.
Из Уэйра мы проследовали в Кембридж, хотя он вовсе не стоял у нас на пути, а попали мы туда вот почему. По дороге, проходя деревней Пакеридж, мы остановились на постоялом дворе под вывеской «Сокол» перекусить; пока суд да дело, туда зашел какой-то крестьянин, а коня своего он привязал у ворот. Мы заказали пива и сидели во дворе, потягивая из кружек. Хозяин, с которым мы разговорились насчет дороги в Шотландию, посоветовал нам держаться на Ройстон. «Только есть тут поворот, чуть отойдете немного, — сказал он, — так туда не идите, это поворот на Кембридж».
Мы расплатились за пиво и спокойно отдыхали, в это время вдруг подкатила господская карета, а за нею три или четыре всадника; всадники проскакали во двор, и хозяину пришлось заняться ими. «Молодой человек, — сказал он, обратившись к Капитану, — не сочтите за труд отвязать этого коня, — он имел в виду крестьянского коня, о котором уже упоминалось, — и отвести его с дороги, чтобы карета могла проехать». Джек выполнил это, а потом поманил меня к себе и говорит: «Пошли до поворота, ты ступай вперед и сворачивай, я нагоню тебя». И я направился к повороту; не прошло и нескольких минут, как он, уже верхом на коне, нагоняет меня. «А ну, быстро в седло, — говорит он, — не мытьем, так катаньем, не купили коня, так украли».