Робинзон Крузо. История полковника Джека - Страница 117

117

— Да, да, я говорил это, — сказал чиновник, — и если ты сможешь вернуть их, он тебя щедро вознаградит, не меньше тридцати фунтов даст, как обещал.

— И еще вы сказали, сэр, другому господину, вот только сейчас, — говорю я, — что он ничего худого не сделает тому, кто их принесет.

Чиновник. Нет, нет, тебе и вправду ничего не грозит, могу ручаться.

Мальчик. А другим из-за меня не попадет?

Чиновник. Нет, тебя даже не спросят, кто они такие и как их зовут.

Мальчик. Ведь я просто нищий, и я всей душой хотел бы, чтобы тот господин получил назад свои бумаги, и клянусь, я сам не брал их и нет их у меня сейчас.

Чиновник. Ну скажи, а как же этот господин тогда их получит?

Мальчик. Если я сумею их достать, я принесу их вам завтра утром.

Чиновник. А сегодня вечером нельзя?

Мальчик. Постараюсь, только где я вас найду?

Чиновник. Приходи ко мне домой, мальчуган.

Мальчик. А где вы живете, я не знаю.

Чиновник. Пойдем сейчас со мной, и я тебе покажу.

Он повел меня на Тауэр-стрит, показал свой дом и назначил прийти к пяти часам вечера, что я, само собой, сделал, прихватив и бумажник.

Когда я пришел, чиновник спросил меня, принес ли я книжку, как он выразился.

— Какая же это книжка? — сказал я.

— Неважно, пусть бумажник, это все равно, — говорит он.

— Помните, — сказал я, — вы обещали не трогать меня. — И я начал всхлипывать.

— Тебе нечего бояться, малыш, — говорит он, — я не трону тебя, бедный мальчик! Никто тебя не тронет.

— Тогда вот он, — сказал я и вытащил бумажник.

Тут он пригласил еще одного господина, судя по всему, владельца этого бумажника, и спросил, тот ли это бумажник, и господин ответил: «Да».

И спросил меня, все ли векселя там.

Я ответил, что как будто одного не хватает, но думаю, что остальные целы.

— А почему ты так думаешь? — спросил он.

— Потому что я слышал, как один малый, который, по-моему, и украл их, говорил, что они чересчур крупные, чтобы ему путаться с ними.

Тогда господин, чьи были бумаги, говорит:

— А где этот малый?

Но чиновник вмешался и сказал:

— Нет, нет, вы не должны спрашивать его об этом, я дал слово, что ему не придется об этом говорить.

— Ну что же, дитя, — говорит тот, — а позволишь ты нам открыть бумажник, чтобы посмотреть, там ли бумаги.

— Открывайте, — говорю я.

Тогда чиновник спрашивает его:

— А сколько там было векселей?

— Всего три, — говорит он, — не считая расписки на двенадцать фунтов десять шиллингов. Один счет сэра Стивена Ивенса на триста фунтов и два иностранных векселя.

— Так, значит, если все они в бумажнике, мальчик получит свои тридцать фунтов, не так ли?

— Да, — отвечает господин, — он их непременно получит. — И, обращаясь ко мне, говорит: — Подойди ко мне, дитя, позволь мне открыть бумажник.

Я отдал ему бумажник, он открыл его и увидел там все три векселя и другие бумаги, в целости и сохранности, не смятые и не порванные, и признал, что все в порядке.

Тут чиновник и говорит:

— Я поручился мальчику за вознаграждение.

— Но позвольте, — говорит господин, — ведь жулики уже получили двенадцать фунтов десять шиллингов, пусть считают это частью тридцати фунтов.

По мне, и на это можно было согласиться без разговоров, но чиновник держал мою сторону.

— Нет, — сказал он, — вы уже знали, что двенадцать фунтов десять шиллингов получены, когда назначили за остальные векселя тридцать фунтов, объявили это через глашатого и вывесили объявление на двери таможни, и я обещал мальчику сегодня утром тридцать фунтов.

Они долго спорили, и я даже думал, они, чего доброго, еще поссорятся. Но они наконец сторговались, и чиновник дал мне двадцать пять фунтов золотыми гинеями; а потом велел мне протянуть руку и, пересчитав деньги на моей ладони, спросил меня, все ли верно, а я сказал, что не знаю, но, должно быть, верно.

— Как, — говорит он, — разве ты сам не можешь пересчитать?

Я сказал, что не могу, что в жизни своей не видал столько денег и не умею их считать.

— Да что ты, — говорит он, — неужели ты не знаешь, что это гинеи?

— Знаю, — говорю я, — только не знаю, сколько это — гинея.

— Вот так так, — говорит он, — а как же ты тогда сказал, что, должно быть, все верно?

— Потому, — ответил я, — что я верил, вы меня не обманете.

— Бедное дитя! — говорит он. — Как мало ты знаешь о жизни! Кто же ты?

— Я бедный бродяжка, — ответил я и заплакал.

— Я спрашиваю, как тебя зовут, — говорит он. — Ах да, я и забыл, — говорит он, — я же обещал не спрашивать твоего имени, можешь мне не отвечать.

— Меня зовут Джек, — сказал я.

— Ну, а фамилия у тебя есть? — спрашивает он.

— А что это такое? — спрашиваю я.

— Ну, есть у тебя еще какое-нибудь имя, кроме Джека? — говорит он.

— Да, — говорю я, — меня все зовут Полковник Джек.

— А другого имени у тебя нет?

— Нет, — говорю я.

— Тогда скажи, отчего же тебя стали звать Полковником Джеком?

— Мне сказали, что моего отца звали Полковником.

— А твои отец с матерью живы? — спрашивает он.

— Нет, — говорю я, — отец мой умер.

— А где же твоя мать? — спрашивает он.

— Матери у меня никогда не было, — отвечаю я.

Тут он рассмеялся.

— Как же так, — говорит он, — а кто же у тебя был тогда, если не мать?

— Кормилица, — ответил я, — но она не была мне матерью.

— Ну вот что, — говорит он тому господину, — могу побиться об заклад, что не этот мальчик украл ваши бумаги.

117